Даже огонь не в состоянии осилить слово, проникнутое правдой; помня об этом, должно всеми силами стремиться говорить правду.
Вот как об этом назидательно повествуется.
Некогда бодхисаттва был птенцом перепела в каком-то лесу. Только несколько ночей тому назад он вышел из скорлупы яйца, и его нежным крылышкам предстояло ещё расти и расти; его крохотное тело было слабым и неразвитым. Он благополучно жил вместе с несколькими братьями в гнёздышке, построенном с большими стараниями его отцом и матерью, скрытом в гуще травы и защищённом обвивавшими куст вьющимися растениями.
Даже в этом состоянии он превосходно знал святой закон праведности и потому не хотел есть живые существа, которых приносили птенцам их родители, и жил только зёрнышками травы, плодами индийской смоковницы и тому подобной пищей. Вследствие такой незначительной и малопитательной еды его тело не росло; не развивались, как следует, и его крылья, – меж тем как другие молодые перепела, принимая всякую пищу, какую бы им ни приносили, окрепли и у них выросли крылья.
Таков ведь общий закон:
Кто ест, не размышляя о праведности иль неправедности, преуспевает тот; кто ж ищет жизни праведной и потому с разбором принимает пищу, тот тяжело страдает на земле.
И вот, когда они находились в таком состоянии, недалеко от их гнезда произошёл ужасный лесной пожар: слышался страшный шум, поднимались огромные клубы дыма, над полосами пламени разлетались во все стороны тысячи искр; это было великое бедствие для обитателей леса и для лесной чаши.
Казалось, ветер, разметая и разбрасывая пламя, огонь плясать заставил, и языками пламени он исполнял различнейшие танцы, и реяла над ним всклокоченная грива дыма чёрного, и раздавался страшный треск; всё это приводило птиц в смятенье.
И под напором бешеного ветра трепеща, волнуясь, травы в страхе, казалось, разбегались по лесу; свирепый же огонь, настигнув эти травы, их массою блестящих искр воспламенял.
Испуганные стаи птиц взлетали ввысь, спасаясь от огня; метались всюду в страхе звери; и лес весь в клубах дыма утопал, наполненный пожара шумом, – казалось, он стонал от мук.
Постепенно пожар, словно подгоняемый вперёд резким ветром, преследуя травы и лесные заросли, приблизился к гнезду перепелов. И вот молодые перепела, издавая беспорядочные невнятные, исполненные ужаса крики, вдруг поднялись в воздух, каждый забыв думать о другом. Бодхисаттва же, вследствие крайней слабости и потому, что у него ещё не выросли крылья, не сделал даже и попытки улететь; однако, сознавая свою силу, Великосущный нисколько не смутился и обратился к огню, который в диком неистовстве скользил к нему, с такими дружелюбными словами:
"Пустой лишь звук, название одно – не ноги у меня, не выросли и крылья также. Тобой испуганные, улетели и отец и мать; ты видишь: здесь угощенья нет, достойного тебя. Поэтому тебе прилично, Агни, отсюда повернуть назад".
Как только Великосущный промолвил эти слова, проникнутые правдой, огонь, хотя и подгоняемый всё время ветром, хоть был среди кустарников, сухой травой заросших, – от слова этого мгновенно стих, словно достиг реки он полноводной.
И по сей день на Гималаях огонь пожара, той славной местности достигнув, хотя бы ветер раздувал его, подобно змею многоглавому, заклятому стихом волшебным, как будто медленно свивается, стихает.
Зачем это рассказано? То можно выразить в таких словах:
Как океан, волнуясь и пенясь, не покидает берега свои или как правду любящий – учение, нам данное отшельником высоким, так и огонь не может преступить веленье истинно правдивых: поэтому не должно покидать нам правду.
Таким образом, "даже огонь не в состоянии осилить слово, проникнутое правдой"; помня об этом, должно всеми сила стремиться говорить правду.
Арья Шура. Перевод с санскрита А. Баранникова, О. Волковой. Изд. 2-е, доп. 2000 г.
